Этика и эстетика - готовые работы
1. Понятия Добра и Зла
Добро и Зло — наиболее общие понятия морального созна¬ния, разграничивающие нравственное и безнравственное. Они являются этической характеристикой всякой человеческой дея¬тельности и отношений.
Традиционно Добро связывают с понятием Блага, к которо¬му относят то, что полезно людям. Однако благо относительно: нет ничего такого, что было бы только вредным, как и такого, что было бы только полезным.
Поэтому благо в одном отноше¬нии может быть злом, в другом - благо для людей одного истори¬ческого периода может не быть таковым для людей другого пе¬риода. Блага имеют неодинаковую ценность и в разные периоды жизни индивида (например, в молодости и старости). Не все то, что полезно одному человеку, полезно другому .
Этику интересуют не любые, а духовные блага, к которым относятся такие высшие моральные ценности, как свобода, сча¬стье, любовь. В этом ряду Добро — особый вид блага в сфере че¬ловеческого поведения. Смысл добра как качества поступков со¬стоит в том, какое отношение эти поступки имеют к благу. Поэтому все, что направлено на созидание, сохранение и укреп¬ление блага, есть добро. Зло же есть уничтожение, разрушение того, что является благом.
Поскольку высшее благо — это совершенствование лично¬сти и отношений в обществе, то все, что в действиях индивида способствует этому, есть добро; все, что препятствует, — зло. На основании этого мы можем определить критерии добра. Исходя из того, что гуманистическая этика во главу угла ставит Чело¬века, его уникальность и неповторимость, его счастье, потреб¬ности и интересы, главным критерием добра выступает все то, что способствует проявлению подлинной сущности человека — его самораскрытию, самовыявлению, самореализации; все, что придает смысл человеческому существованию.
Другим критерием добра и — одновременно — условием, обес¬печивающим самореализацию человека, выступают гуманизм и все, что связано с гуманизацией человеческих отношений.
Таким образом, в категории добра воплощаются представле¬ния людей о наиболее положительном в сфере морали, о том, что соответствует нравственному идеалу; а в понятии зла — представления о том, что противостоит нравственному идеалу, препятствует достижению личного счастья и гуманности в отно¬шениях между людьми.
Добро имеет свои особенности. Во-первых, как и все мораль¬ные феномены, оно есть единство побуждения (мотива) и ре¬зультата (действия). Благие побуждения, намерения, не про¬явившиеся в действиях, еще не есть реальное добро: это добро, так сказать, потенциальное. Не является в полной мере добром и хороший поступок, ставший случайным результатом злонамеренных мотивов. Во-вторых, добрыми должны быть как цель, так и средства ее достижения. Даже самая благая, добрая цель не может оправдывать любые, особенно безнравственные, средства .
Как качества личности добро и зло выступают в виде доб¬родетелей и пороков.
Как свойства поведения — в виде доброты и злобы.
Доброта — это линия поведения: приветливая улыбка, акт милосердия, вовремя проявленная любезность. Доброта — это и точка зрения, убежденность, сознательно или невольно испове¬дуемая философия, в которых проявляется сущность человека.
Добрый человек — это человек отзывчивый, сердечный, вни¬мательный, способный разделить нашу радость, даже когда он озабочен собственными проблемами, когда у него есть оправда¬ние для резкого слова или жеста. Обычно это человек общитель¬ный, он хороший собеседник. Когда в человеке есть доброта, он : излучает тепло, щедрость и великодушие.
Зло по своему содержанию противоположно Добру и выра¬жает, во-первых, наиболее обобщенные представления обо всем безнравственном, противоречащем требованиям морали; во-вторых, общую абстрактную характеристику отрицательных мо¬ральных качеств; в-третьих, оценку конкретных отрицатель¬ных поступков людей.
К злу относятся такие качества, как зависть, гордыня, месть, высокомерие, злодеяние: Зависть — одна из лучших спутниц зла. Чувство зависти уродует личность и взаимоотно¬шения людей, возбуждает у человека желание, чтобы другой потерпел неудачу, несчастье, дискредитировал себя в глазах ок¬ружающих. Нередко зависть толкает людей на совершение амо¬ральных поступков. Не случайно она считается одним из самых тяжких грехов, ибо все остальные грехи можно рассматривать как следствие или проявление зависти. Злом является и высоко¬мерие, характеризующееся неуважительно-презрительным, над¬менным отношением к людям. Одно из самых страшных прояв¬лений зла — месть. Иногда она может быть направлена не только против того, кто причинил изначальное зло, но и против его родных и близких (кровная месть).
Человек, для которого совершение зла является нормой, а иногда и удовольствием, — злобный человек. Такой человек как бы мстит окружающим за невозможность удовлетворить свои неоправданные амбиции — в профессии, в общественной жизни, в личной, сфере.
2. Добро и Зло: особенности и парадоксы
1. Всеобщий, универсальный характер. Если, скажем, честь и достоинство — сугубо личностные оценки человеческих ка¬честв, проявляющиеся в межличностных отношениях, то под «юрисдикцию» добра и зла подпадает все: и человеческие отно¬шения, и отношение человека к природе и миру вещей.
2. Конкретность и непосредственность. Это понятия исто¬рические, зависящие от реальных — конкретных — обществен¬ных отношений и обстоятельств. Так, в первобытном обществе добром считалось все, что способствовало выживанию рода, т.е. добродетелью были не только мужество и храбрость, но и коварст¬во, хитрость и даже жестокость. С появлением частной собственно¬сти добро начало отождествляться с материальным благополучи¬ем, богатством, а поскольку распределялось оно неравномерно, то достижение добра одними осуществлялось зачастую за счет при¬чинения зла другим.
3. Субъективность: они не принадлежат объективному ми¬ру, а действуют в области человеческого сознания и отношений. В природе нет явлений, которые безотносительно. к человеку были бы добром или злом. Это мы в зависимости от своих инте¬ресов и условий жизни относим одни явления к разряду «доб¬рых», другие — к разряду «злых». Дело в том, что добро и зло — понятия не только ценностные, но и оценочные. И, как и всякие оценочные понятия, они несут в себе элемент человеческой субъективности, личной пристрастности, эмоцио¬нальности. Поэтому:
• Разные субъекты в силу разницы в понимании, интересах,
отношениях могут иметь неодинаковые представления о добре
и зле: один считает, что добро — «счастье и покой», другой —
что это гражданственное неравнодушие и борьба за справедли¬вость, третий — духовное самосовершенствование, четвертый —
материальный достаток. В этих условиях людям трудно понять
друг друга, особенно если их оценки взаимоисключающи, а не¬
терпимость не позволяет принять точку зрения другого.
Этим недостатком «грешат» многие из нас. Особенно те, кто имеет власть над другими. Им кажется, что они владеют моно¬полией на истину и добро, правом обращать в «свою веру» всех сомневающихся и инакомыслящих — для их же блага. Но на¬сильственное добро уже не есть добро: нельзя насильно заста¬вить людей быть счастливыми или добродетельными.
• То, что для одного человека объективно выступает в виде до¬
бра, для другого является (или ему кажется, что является) злом.
Война, которая большинству людей несет безусловное зло, для кого-то может быть источником денег, карьеры, славы, т.е. добром. То же — в области человеческих отношений. Мы делим людей на «плохих» и «хороших», «добрых» и «злых»... Но со временем выясняется, что «плохой» с нашей точки зрения для других не так уж и плох, у него есть друзья, которые его уважают. И мы сами — по-своему «хорошие» — далеко не у всех поль¬зуемся симпатией, а для кого-то просто невыносимы .
Субъективность, таким образом, предполагает отсутствие абсолютного добра и зла в реальном мире (они возможны лишь в абстракции или мире потустороннем). Отсюда — четвертая особенность добра и зла.
4. Относительность добра и зла, которая предстаёт в следующих вариантах:
• Зло в одних условиях и отношениях может представать в виде добра в других условиях и отношениях. Русский фило¬соф Н.О. Лосский, указывая на то, что зло всегда относительно, утверждал, что в любом зле, с философской точки зрения, есть какие-то элементы добра. Он подтверждал это на примере смер¬ти. Смерть есть зло, символизирующее предельное зло мира. Но если абстрагироваться от личностных переживаний, связанных с болью утраты близких людей или страхом собственной смер¬ти, и посмотреть на смерть с точки зрения ее роли в процессе жизни, то становится очевидной ее необходимость — не только биологическая, но и этическая. Осознание человеком своей смертности побуждает его к нравственным исканиям. Без смер¬ти нет жизни, но без смерти нет и смысла жизни. Благодаря смерти жизнь приобретает качество непреходящей ценности. Только то ценно, что конечно. Осознание человеком своей конеч¬ности побуждает его искать способы преодоления смерти, духов¬ной и даже физической, становится импульсов к творчеству.
Добро и Зло — наиболее общие понятия морального созна¬ния, разграничивающие нравственное и безнравственное. Они являются этической характеристикой всякой человеческой дея¬тельности и отношений.
Традиционно Добро связывают с понятием Блага, к которо¬му относят то, что полезно людям. Однако благо относительно: нет ничего такого, что было бы только вредным, как и такого, что было бы только полезным.
Поэтому благо в одном отноше¬нии может быть злом, в другом - благо для людей одного истори¬ческого периода может не быть таковым для людей другого пе¬риода. Блага имеют неодинаковую ценность и в разные периоды жизни индивида (например, в молодости и старости). Не все то, что полезно одному человеку, полезно другому .
Этику интересуют не любые, а духовные блага, к которым относятся такие высшие моральные ценности, как свобода, сча¬стье, любовь. В этом ряду Добро — особый вид блага в сфере че¬ловеческого поведения. Смысл добра как качества поступков со¬стоит в том, какое отношение эти поступки имеют к благу. Поэтому все, что направлено на созидание, сохранение и укреп¬ление блага, есть добро. Зло же есть уничтожение, разрушение того, что является благом.
Поскольку высшее благо — это совершенствование лично¬сти и отношений в обществе, то все, что в действиях индивида способствует этому, есть добро; все, что препятствует, — зло. На основании этого мы можем определить критерии добра. Исходя из того, что гуманистическая этика во главу угла ставит Чело¬века, его уникальность и неповторимость, его счастье, потреб¬ности и интересы, главным критерием добра выступает все то, что способствует проявлению подлинной сущности человека — его самораскрытию, самовыявлению, самореализации; все, что придает смысл человеческому существованию.
Другим критерием добра и — одновременно — условием, обес¬печивающим самореализацию человека, выступают гуманизм и все, что связано с гуманизацией человеческих отношений.
Таким образом, в категории добра воплощаются представле¬ния людей о наиболее положительном в сфере морали, о том, что соответствует нравственному идеалу; а в понятии зла — представления о том, что противостоит нравственному идеалу, препятствует достижению личного счастья и гуманности в отно¬шениях между людьми.
Добро имеет свои особенности. Во-первых, как и все мораль¬ные феномены, оно есть единство побуждения (мотива) и ре¬зультата (действия). Благие побуждения, намерения, не про¬явившиеся в действиях, еще не есть реальное добро: это добро, так сказать, потенциальное. Не является в полной мере добром и хороший поступок, ставший случайным результатом злонамеренных мотивов. Во-вторых, добрыми должны быть как цель, так и средства ее достижения. Даже самая благая, добрая цель не может оправдывать любые, особенно безнравственные, средства .
Как качества личности добро и зло выступают в виде доб¬родетелей и пороков.
Как свойства поведения — в виде доброты и злобы.
Доброта — это линия поведения: приветливая улыбка, акт милосердия, вовремя проявленная любезность. Доброта — это и точка зрения, убежденность, сознательно или невольно испове¬дуемая философия, в которых проявляется сущность человека.
Добрый человек — это человек отзывчивый, сердечный, вни¬мательный, способный разделить нашу радость, даже когда он озабочен собственными проблемами, когда у него есть оправда¬ние для резкого слова или жеста. Обычно это человек общитель¬ный, он хороший собеседник. Когда в человеке есть доброта, он : излучает тепло, щедрость и великодушие.
Зло по своему содержанию противоположно Добру и выра¬жает, во-первых, наиболее обобщенные представления обо всем безнравственном, противоречащем требованиям морали; во-вторых, общую абстрактную характеристику отрицательных мо¬ральных качеств; в-третьих, оценку конкретных отрицатель¬ных поступков людей.
К злу относятся такие качества, как зависть, гордыня, месть, высокомерие, злодеяние: Зависть — одна из лучших спутниц зла. Чувство зависти уродует личность и взаимоотно¬шения людей, возбуждает у человека желание, чтобы другой потерпел неудачу, несчастье, дискредитировал себя в глазах ок¬ружающих. Нередко зависть толкает людей на совершение амо¬ральных поступков. Не случайно она считается одним из самых тяжких грехов, ибо все остальные грехи можно рассматривать как следствие или проявление зависти. Злом является и высоко¬мерие, характеризующееся неуважительно-презрительным, над¬менным отношением к людям. Одно из самых страшных прояв¬лений зла — месть. Иногда она может быть направлена не только против того, кто причинил изначальное зло, но и против его родных и близких (кровная месть).
Человек, для которого совершение зла является нормой, а иногда и удовольствием, — злобный человек. Такой человек как бы мстит окружающим за невозможность удовлетворить свои неоправданные амбиции — в профессии, в общественной жизни, в личной, сфере.
2. Добро и Зло: особенности и парадоксы
1. Всеобщий, универсальный характер. Если, скажем, честь и достоинство — сугубо личностные оценки человеческих ка¬честв, проявляющиеся в межличностных отношениях, то под «юрисдикцию» добра и зла подпадает все: и человеческие отно¬шения, и отношение человека к природе и миру вещей.
2. Конкретность и непосредственность. Это понятия исто¬рические, зависящие от реальных — конкретных — обществен¬ных отношений и обстоятельств. Так, в первобытном обществе добром считалось все, что способствовало выживанию рода, т.е. добродетелью были не только мужество и храбрость, но и коварст¬во, хитрость и даже жестокость. С появлением частной собственно¬сти добро начало отождествляться с материальным благополучи¬ем, богатством, а поскольку распределялось оно неравномерно, то достижение добра одними осуществлялось зачастую за счет при¬чинения зла другим.
3. Субъективность: они не принадлежат объективному ми¬ру, а действуют в области человеческого сознания и отношений. В природе нет явлений, которые безотносительно. к человеку были бы добром или злом. Это мы в зависимости от своих инте¬ресов и условий жизни относим одни явления к разряду «доб¬рых», другие — к разряду «злых». Дело в том, что добро и зло — понятия не только ценностные, но и оценочные. И, как и всякие оценочные понятия, они несут в себе элемент человеческой субъективности, личной пристрастности, эмоцио¬нальности. Поэтому:
• Разные субъекты в силу разницы в понимании, интересах,
отношениях могут иметь неодинаковые представления о добре
и зле: один считает, что добро — «счастье и покой», другой —
что это гражданственное неравнодушие и борьба за справедли¬вость, третий — духовное самосовершенствование, четвертый —
материальный достаток. В этих условиях людям трудно понять
друг друга, особенно если их оценки взаимоисключающи, а не¬
терпимость не позволяет принять точку зрения другого.
Этим недостатком «грешат» многие из нас. Особенно те, кто имеет власть над другими. Им кажется, что они владеют моно¬полией на истину и добро, правом обращать в «свою веру» всех сомневающихся и инакомыслящих — для их же блага. Но на¬сильственное добро уже не есть добро: нельзя насильно заста¬вить людей быть счастливыми или добродетельными.
• То, что для одного человека объективно выступает в виде до¬
бра, для другого является (или ему кажется, что является) злом.
Война, которая большинству людей несет безусловное зло, для кого-то может быть источником денег, карьеры, славы, т.е. добром. То же — в области человеческих отношений. Мы делим людей на «плохих» и «хороших», «добрых» и «злых»... Но со временем выясняется, что «плохой» с нашей точки зрения для других не так уж и плох, у него есть друзья, которые его уважают. И мы сами — по-своему «хорошие» — далеко не у всех поль¬зуемся симпатией, а для кого-то просто невыносимы .
Субъективность, таким образом, предполагает отсутствие абсолютного добра и зла в реальном мире (они возможны лишь в абстракции или мире потустороннем). Отсюда — четвертая особенность добра и зла.
4. Относительность добра и зла, которая предстаёт в следующих вариантах:
• Зло в одних условиях и отношениях может представать в виде добра в других условиях и отношениях. Русский фило¬соф Н.О. Лосский, указывая на то, что зло всегда относительно, утверждал, что в любом зле, с философской точки зрения, есть какие-то элементы добра. Он подтверждал это на примере смер¬ти. Смерть есть зло, символизирующее предельное зло мира. Но если абстрагироваться от личностных переживаний, связанных с болью утраты близких людей или страхом собственной смер¬ти, и посмотреть на смерть с точки зрения ее роли в процессе жизни, то становится очевидной ее необходимость — не только биологическая, но и этическая. Осознание человеком своей смертности побуждает его к нравственным исканиям. Без смер¬ти нет жизни, но без смерти нет и смысла жизни. Благодаря смерти жизнь приобретает качество непреходящей ценности. Только то ценно, что конечно. Осознание человеком своей конеч¬ности побуждает его искать способы преодоления смерти, духов¬ной и даже физической, становится импульсов к творчеству.
Введение
«Мировые тенденции легализации эвтаназии» – одна из важных и актуальных тем на сегодняшний день.
Тема данной работы актуальна потому, что в развитии отечественной и мировой науки последние годы ознаменованы ростом интереса к явлению эвтаназии, ставшему одной из «болевых точек» общественно-правового сознания населения. В связи с признанием жизни индивида главной ценностью современной цивилизации и произошедших достижений в области научно-технического прогресса, проблема эвтаназии приобрела качественно иное звучание. Фундаментальный характер ценности человеческой жизни по отношению ко всем правовым и нравственным реалиям возводит любую общественно-правовую проблему (например, допустимость смертной казни, абортов, клонирования человека), в том или ином аспекте затрагивающую право на жизнь, в ранг общечеловеческих, глобальных проблем. Каждая историческая эпоха предлагает для нее свое видение и решение. Современность особенно усложнила и актуализировала ее.
Данная тема достаточно подробно освещена в научных трудах следующих авторов: Ивченко О.С., Капинус О.С., Малеина М.Н., Силуянова И.В. и др.
Актуальность данного исследования определила цель и задачи работы:
Цель работы – рассмотреть мировые тенденции легализации эвтаназии.
Для достижения цели необходимо решить следующие задачи:
1.Исследовать постановку проблемы эвтаназии в современной биоэтике;
2.На основании теоретического анализа изучения проблемы, систематизировать знания о противоречиях биоэтики и модель современной медицины;
3.Рассмотреть сущность и специфику понятий клятвы Гиппократа.
4.Систематизировать и обобщить существующие в специальной литературе, научные подходы к данной проблеме.
5.Предложить собственное виденье на данную проблему и найти пути её разрешения.
Для раскрытия поставленной темы определена следующая структура: работа состоит из введения, четырех пунктов и заключения.
Постановка проблемы эвтаназии в современной биоэтике
Эвтаназия – это намеренное, целенаправленное ускорение смерти тяжелобольного пациента, осуществляемое руками врачей и обосновываемое, как правило, соображениями безнадежности его состояния и избавления его от страданий. Она предполагает действия медиков, непосредственно ведущие к летальному исходу (активная эвтаназия), либо подразумевает неоказание медицинской помощи для продления жизни больного, т. е. бездействие медиков в тех случаях, когда врачебное содействие является безусловно необходимым (пассивная эвтаназия). Иногда под эвтаназией понимают и содействие при самоубийстве, тогда она соответствует определению "легкая смерть", согласно исходному смыслу этого термина, введенного в употребление Ф. Бэконом в XVII в.
На протяжении 2500 лет эвтаназия оставалась под безусловным запретом в медицине, осуждалась обществом и преследовалась по закону, о чем, в частности, свидетельствовал обвинительный приговор по делу нацистов-медиков, практиковавших эвтаназию в нацистской Германии 30-х гг. XX в. в рамках доктрины "расовой гигиены". Однако начиная с 70-х гг. XX в. отношение к эвтаназии стало постепенно меняться, что выразилось в ряде случаев прекращения жизнеподдерживающих мероприятий у тяжелых больных, судебных решениях по этому поводу, череде дискуссий, открыто поставивших под сомнение авторитет сложившихся нормативов и гуманистической традиции в целом. Хотя к началу XXI в. единственной страной, где легализованы все формы эвтаназии, остаются Нидерланды (в 2002 г. соответствующий закон принят и в Бельгии), отношение к эвтаназии, особенно в пассивной форме, становится все более лояльным, а требования по введении ее в институт "практического гуманизма", каковым до сих пор повсеместно была медицина, усиливаются.
Эвтаназия превратилась в проблему, актуальную не только для медицины, но и для всей современной культуры, показателем чего является тот факт, что на протяжении последних 10–15 лет эвтаназия неизменно занимает в массовом сознании одно из первых мест по "сенсационности" (хотя с недавнего времени ее несколько потеснила проблема клонирования человека и искусственного бессмертия).
Почему же именно эвтаназия так будоражит массовое и специализированное сознание? Современная культура становится все более медикализированной. Существование человека с момента его рождения вплоть до момента смерти протекает теперь под пристальным и постоянным наблюдением врачей. Биомедицинские технологии внедряются в самые глубинные механизмы функционирования человеческого организма, в закономерности воспроизводства его наследственности, оказывая влияние на само будущее человеческого рода. Воздействие на природное начало в человеке оказывается все более изощренным, но при этом и более агрессивным, а последствия – все более рискованными и опасными, что закономерно ставит вопрос о "разметке" границы между допустимым и недопустимым в этом процессе, о его критериях и регуляторах. Проблема эвтаназии как наиболее наглядное и последовательное – "терминальное" – выражение данных тенденций представляет собой, таким образом, выведенную в сферу медицины "верхушку айсберга" тех "антропологических" коллизий, которые порождаются самим ускорением научно-технического прогресса.
До сих пор регуляторы процесса воздействия на человеческую телесность и психику заимствовались из арсенала самой медицины. Медицина, как никакая другая сфера культуры, является нравственно нагруженной, поскольку все ее "знания", воплощенные в теориях и инструментальных методиках, прилагаются непосредственно к человеку. Начиная с V в. до н. э. все лечебные методики, составлявшие практический арсенал европейской медицины, контролировались рядом обращенных к врачу этических – "ценностных" императивов, сложившихся в Клятву Гиппократа: "исцели", "не вреди", "делай благо", "сохраняй жизнь". Причем последний императив содержит в себе и недвусмысленный запрет на эвтаназию: "Я никому не дам смертельного средства и не покажу путей для реализации подобного замысла", – говорится в оригинальном тексте Клятвы Гиппократа. Но в наши дни значимость внутримедицинских регуляторов снижается, о чем свидетельствует тот факт, что в большинстве западных стран Клятва Гиппократа с ее "этическим максимумом", требующим от врача оставаться специалистом все 24 часа в сутки и жестко следовать всем заключенным в ней императивам, постепенно исключается из процесса преподавания и практики медицины а на ее место вводится корпоративный профессиональный кодекс по образцу кодексов для всех иных специалистов, таких как авиадиспетчеры, журналисты, работники торговли и др., которые придерживаются нормативов своей профессии лишь на своем рабочем месте и только в рабочее время . Тем самым в медицине размывается сложившаяся более 2500 лет назад и успешно функционировавшая все это время форма единства "знаний" и "ценностей".
Резонно предположить, что актуализация проблемы эвтаназии не является случайностью, но обусловлена глубинными социокультурными тенденциями. Иными словами, предсказанная Ф. Ницше "переоценка всех ценностей" затронула теперь и медицину.
Противоречия биоэтики
Показательно, что мировоззренческая оценка проблемы эвтаназии выведена теперь из сферы специализированной медицины и, наряду с иными проблемами биомедицинского плана, передоверена новой дисциплине – биоэтике, которую принято рассматривать как новое направление социогуманитарного знания. История биоэтики в той форме, какую она приняла в нашей стране, отсчитывается с 1989 г. – с момента выхода на русском языке популярного "Краткого очерка современной биоэтики в США" (Д. Уиклер и соавт.), где необходимость выделения биоэтики связывалась с нравственными коллизиями, возникающими в современном обществе вследствие внедрения новых медицинских технологий: жизнеподдерживающее лечение и его перcпективы, новые репродуктивные технологии и вмешательство в наследственность, проблема определения смерти, эвтаназия, нравственные аспекты трансплантологии, пределы биомедицинского эксперимента, изменение традиционной модели отношений между врачом и больным и т. д. В идеале биоэтика по мысли ее инициаторов должна была стать единством социального института, научно-практического знания и даже общественного движения, привлекающего людей к заинтересованному диалогу по вопросам научно-технического прогресса и его результатов .
Разумеется, становление биоэтики в России наложилось на мощную отечественную традицию профессиональной медицинской этики, как и на интенсивное осмысление данных тем в ряде дискуссий 60–80-х гг. XX в. по проблемам человека, биомедицинского контроля, этики науки, в которых активно участвовали инициаторы становления у нас биоэтики в качестве специальной дисциплины (И.Т. Фролов, Б.Г. Юдин, А.А. Гусейнов и др.). Но нельзя не отметить, что перечень проблем и характер аргументации – сам способ "подачи материала", утвердившийся с тех пор и закрепившийся во всех пособиях и учебниках по биоэтике, – соответствуют логике изложения, представленной в той тонкой книжке, авторы которой, между прочим, не отрицали, что в сфере медицины "биоэтика не дает приемлемой для всех случаев методологии решения этических проблем" .
Обосновать возможность этического контроля в биомедицинском воздействии на человека в современных условиях – такая сверхзадача ставилась при возникновении биоэтики. А это ни много, ни мало, как долгожданная реализация столь актуальной в условиях ускоряющегося научно-технического прогресса модели продуктивного взаимодействия знаний и ценностей, теории и практики, науки и нравственности и т. д. И эта сверхзадача могла бы считаться решенной, если бы, в частности, был дан обоснованный ответ на вопрос о критериях допустимости, или, наоборот, недопустимости эвтаназии, или, по крайней мере, об определении того социокультурного "поля", на котором эти критерии необходимо вырабатывать, поскольку, как уже было сказано, проблема эвтаназии в предельном виде концентрирует в себе антропологически представленные противоречия современности, выражаясь в виде конфликта между нормами нравственности, с одной стороны, и возможностями технологий – с другой.
«Мировые тенденции легализации эвтаназии» – одна из важных и актуальных тем на сегодняшний день.
Тема данной работы актуальна потому, что в развитии отечественной и мировой науки последние годы ознаменованы ростом интереса к явлению эвтаназии, ставшему одной из «болевых точек» общественно-правового сознания населения. В связи с признанием жизни индивида главной ценностью современной цивилизации и произошедших достижений в области научно-технического прогресса, проблема эвтаназии приобрела качественно иное звучание. Фундаментальный характер ценности человеческой жизни по отношению ко всем правовым и нравственным реалиям возводит любую общественно-правовую проблему (например, допустимость смертной казни, абортов, клонирования человека), в том или ином аспекте затрагивающую право на жизнь, в ранг общечеловеческих, глобальных проблем. Каждая историческая эпоха предлагает для нее свое видение и решение. Современность особенно усложнила и актуализировала ее.
Данная тема достаточно подробно освещена в научных трудах следующих авторов: Ивченко О.С., Капинус О.С., Малеина М.Н., Силуянова И.В. и др.
Актуальность данного исследования определила цель и задачи работы:
Цель работы – рассмотреть мировые тенденции легализации эвтаназии.
Для достижения цели необходимо решить следующие задачи:
1.Исследовать постановку проблемы эвтаназии в современной биоэтике;
2.На основании теоретического анализа изучения проблемы, систематизировать знания о противоречиях биоэтики и модель современной медицины;
3.Рассмотреть сущность и специфику понятий клятвы Гиппократа.
4.Систематизировать и обобщить существующие в специальной литературе, научные подходы к данной проблеме.
5.Предложить собственное виденье на данную проблему и найти пути её разрешения.
Для раскрытия поставленной темы определена следующая структура: работа состоит из введения, четырех пунктов и заключения.
Постановка проблемы эвтаназии в современной биоэтике
Эвтаназия – это намеренное, целенаправленное ускорение смерти тяжелобольного пациента, осуществляемое руками врачей и обосновываемое, как правило, соображениями безнадежности его состояния и избавления его от страданий. Она предполагает действия медиков, непосредственно ведущие к летальному исходу (активная эвтаназия), либо подразумевает неоказание медицинской помощи для продления жизни больного, т. е. бездействие медиков в тех случаях, когда врачебное содействие является безусловно необходимым (пассивная эвтаназия). Иногда под эвтаназией понимают и содействие при самоубийстве, тогда она соответствует определению "легкая смерть", согласно исходному смыслу этого термина, введенного в употребление Ф. Бэконом в XVII в.
На протяжении 2500 лет эвтаназия оставалась под безусловным запретом в медицине, осуждалась обществом и преследовалась по закону, о чем, в частности, свидетельствовал обвинительный приговор по делу нацистов-медиков, практиковавших эвтаназию в нацистской Германии 30-х гг. XX в. в рамках доктрины "расовой гигиены". Однако начиная с 70-х гг. XX в. отношение к эвтаназии стало постепенно меняться, что выразилось в ряде случаев прекращения жизнеподдерживающих мероприятий у тяжелых больных, судебных решениях по этому поводу, череде дискуссий, открыто поставивших под сомнение авторитет сложившихся нормативов и гуманистической традиции в целом. Хотя к началу XXI в. единственной страной, где легализованы все формы эвтаназии, остаются Нидерланды (в 2002 г. соответствующий закон принят и в Бельгии), отношение к эвтаназии, особенно в пассивной форме, становится все более лояльным, а требования по введении ее в институт "практического гуманизма", каковым до сих пор повсеместно была медицина, усиливаются.
Эвтаназия превратилась в проблему, актуальную не только для медицины, но и для всей современной культуры, показателем чего является тот факт, что на протяжении последних 10–15 лет эвтаназия неизменно занимает в массовом сознании одно из первых мест по "сенсационности" (хотя с недавнего времени ее несколько потеснила проблема клонирования человека и искусственного бессмертия).
Почему же именно эвтаназия так будоражит массовое и специализированное сознание? Современная культура становится все более медикализированной. Существование человека с момента его рождения вплоть до момента смерти протекает теперь под пристальным и постоянным наблюдением врачей. Биомедицинские технологии внедряются в самые глубинные механизмы функционирования человеческого организма, в закономерности воспроизводства его наследственности, оказывая влияние на само будущее человеческого рода. Воздействие на природное начало в человеке оказывается все более изощренным, но при этом и более агрессивным, а последствия – все более рискованными и опасными, что закономерно ставит вопрос о "разметке" границы между допустимым и недопустимым в этом процессе, о его критериях и регуляторах. Проблема эвтаназии как наиболее наглядное и последовательное – "терминальное" – выражение данных тенденций представляет собой, таким образом, выведенную в сферу медицины "верхушку айсберга" тех "антропологических" коллизий, которые порождаются самим ускорением научно-технического прогресса.
До сих пор регуляторы процесса воздействия на человеческую телесность и психику заимствовались из арсенала самой медицины. Медицина, как никакая другая сфера культуры, является нравственно нагруженной, поскольку все ее "знания", воплощенные в теориях и инструментальных методиках, прилагаются непосредственно к человеку. Начиная с V в. до н. э. все лечебные методики, составлявшие практический арсенал европейской медицины, контролировались рядом обращенных к врачу этических – "ценностных" императивов, сложившихся в Клятву Гиппократа: "исцели", "не вреди", "делай благо", "сохраняй жизнь". Причем последний императив содержит в себе и недвусмысленный запрет на эвтаназию: "Я никому не дам смертельного средства и не покажу путей для реализации подобного замысла", – говорится в оригинальном тексте Клятвы Гиппократа. Но в наши дни значимость внутримедицинских регуляторов снижается, о чем свидетельствует тот факт, что в большинстве западных стран Клятва Гиппократа с ее "этическим максимумом", требующим от врача оставаться специалистом все 24 часа в сутки и жестко следовать всем заключенным в ней императивам, постепенно исключается из процесса преподавания и практики медицины а на ее место вводится корпоративный профессиональный кодекс по образцу кодексов для всех иных специалистов, таких как авиадиспетчеры, журналисты, работники торговли и др., которые придерживаются нормативов своей профессии лишь на своем рабочем месте и только в рабочее время . Тем самым в медицине размывается сложившаяся более 2500 лет назад и успешно функционировавшая все это время форма единства "знаний" и "ценностей".
Резонно предположить, что актуализация проблемы эвтаназии не является случайностью, но обусловлена глубинными социокультурными тенденциями. Иными словами, предсказанная Ф. Ницше "переоценка всех ценностей" затронула теперь и медицину.
Противоречия биоэтики
Показательно, что мировоззренческая оценка проблемы эвтаназии выведена теперь из сферы специализированной медицины и, наряду с иными проблемами биомедицинского плана, передоверена новой дисциплине – биоэтике, которую принято рассматривать как новое направление социогуманитарного знания. История биоэтики в той форме, какую она приняла в нашей стране, отсчитывается с 1989 г. – с момента выхода на русском языке популярного "Краткого очерка современной биоэтики в США" (Д. Уиклер и соавт.), где необходимость выделения биоэтики связывалась с нравственными коллизиями, возникающими в современном обществе вследствие внедрения новых медицинских технологий: жизнеподдерживающее лечение и его перcпективы, новые репродуктивные технологии и вмешательство в наследственность, проблема определения смерти, эвтаназия, нравственные аспекты трансплантологии, пределы биомедицинского эксперимента, изменение традиционной модели отношений между врачом и больным и т. д. В идеале биоэтика по мысли ее инициаторов должна была стать единством социального института, научно-практического знания и даже общественного движения, привлекающего людей к заинтересованному диалогу по вопросам научно-технического прогресса и его результатов .
Разумеется, становление биоэтики в России наложилось на мощную отечественную традицию профессиональной медицинской этики, как и на интенсивное осмысление данных тем в ряде дискуссий 60–80-х гг. XX в. по проблемам человека, биомедицинского контроля, этики науки, в которых активно участвовали инициаторы становления у нас биоэтики в качестве специальной дисциплины (И.Т. Фролов, Б.Г. Юдин, А.А. Гусейнов и др.). Но нельзя не отметить, что перечень проблем и характер аргументации – сам способ "подачи материала", утвердившийся с тех пор и закрепившийся во всех пособиях и учебниках по биоэтике, – соответствуют логике изложения, представленной в той тонкой книжке, авторы которой, между прочим, не отрицали, что в сфере медицины "биоэтика не дает приемлемой для всех случаев методологии решения этических проблем" .
Обосновать возможность этического контроля в биомедицинском воздействии на человека в современных условиях – такая сверхзадача ставилась при возникновении биоэтики. А это ни много, ни мало, как долгожданная реализация столь актуальной в условиях ускоряющегося научно-технического прогресса модели продуктивного взаимодействия знаний и ценностей, теории и практики, науки и нравственности и т. д. И эта сверхзадача могла бы считаться решенной, если бы, в частности, был дан обоснованный ответ на вопрос о критериях допустимости, или, наоборот, недопустимости эвтаназии, или, по крайней мере, об определении того социокультурного "поля", на котором эти критерии необходимо вырабатывать, поскольку, как уже было сказано, проблема эвтаназии в предельном виде концентрирует в себе антропологически представленные противоречия современности, выражаясь в виде конфликта между нормами нравственности, с одной стороны, и возможностями технологий – с другой.
ВВЕДЕНИЕ.
Искусство с древности являлось одним из универсальных способов выражения духовного опыта, прежде всего эстетического, одним из главных, наряду с религией компонентов Культуры, как продукт человеческой деятельности. Среди элементов системы духовной жизни человечества, таких как: религия, философия, наука - искусству принадлежит особое место, ибо оно в той или иной мере входит в повседневную жизнь каждого человека. Искусство - это явление неоднородное, трудно определяемое, и при первом подходе к выяснению его сущности, ясно только одно - представление об искусстве изменилось, меняется, и мы вкладываем в это понятие совсем не тот смысл, чем люди прежних эпох. Искусство предстает одним из центральных объектов эстетики как науки; термин «искусство» вошел в ряд главных категорий эстетики. Однако искусство не ограничивается только эстетической сферой. Исторически сложилось так, что произведения искусства выполняли в культуре отнюдь не только эстетические (художественные) функции, хотя эстетическое всегда составляло сущ¬ность искусства. Общество с древности научилось использовать мощную действенную силу искусства, определяющуюся его эстетической сущностью, в самых разных соци¬альных целях — религиозных, политических, терапевтических, гносеоло¬гических, этических и др. Эстетику как науку искусство интересует, прежде всего как эстетический феномен, однако, коль скоро оно выполняет и внеэс¬тетические функции, которые в последние столетия стали преобладающими, то благодаря им искусство поддерживается обществом, государством, теми или иными социальными институтами, т.е. обретает свое реальное бытие, возможность реализовывать себя в качестве феномена культуры.
Современная наука относит происхождение искусства как специфи¬ческой человеческой деятельности ко временам формирования чело¬века, а некоторые ученые даже и саму причину появления и развития человека усматривают именно в искусстве. Значительно позже, в древнем мире (древних Китае, Индии, Египте, Греции) предпринимаются попытки и теоретическо¬го осмысления этого феномена, его значения в жизни людей. Мы ограничиваемся только европейским ареалом (областью), хотя много типологических параллелей можно усмотреть и в древневосточных концепциях искусств, их классификации, понимании их функций и т.п.
1. Представление античности об искусстве.
В античном мире термином «искусство» обозначали всю широкую сферу искусной практической и теоретической деятельности людей, которая требовала определенных практических навыков, обучения, умения и т.п. Поэтому в разряд искусства попадали и типичные ремесла (плотницкое дело, гончарное производство, кораблестрое¬ние, ткачество и т.п.), и многие науки (арифметика, астрология, диалектика) и собственно то, что новоевропейская эстетика отнесла к искусству, т.е. «изящные искусства» (поэзия, драматургия, испол¬няемая музыка, живопись, архитектура), искусства как концентри¬рованное выражение эстетического опыта.
Античность более или менее единообразно видела происхожде¬ние искусства (греч. — techne, лат. — ars) именно в божественном. Уже греческий поэт Эпихарм писал, что все искусства происходят от богов, а не от человека. Ему вторили и многие другие писатели и мыслители, усматривавшие источник искусства на Олимпе. Достаточно распространенной была легенда, развитая Эсхилом, о том, что секрет искусств принес людям Про¬метей, выкравший его у богов. Среди людей наиболее последова¬тельными и вдохновенными создателями искусств античность из¬давна почитала поэтов, музыкантов, танцоров, принимавших активное участие в организации религиозных культов. Считалось, что они получают свои знания непосредственно в энтузиастичес¬ком (энтузиазм у греков — божественное воодушевление, ниспос¬ланное свыше) экстазе от дочерей Зевса муз (отсюда — мусические искусства), Аполлона или других богов. Этой линии придержива¬лась в дальнейшем платоновско-неоплатоническая эстетика. Арис¬тотель в большей мере относил искусство (равно — творчество — poiesis) к человеческому разуму, складу души, «истинному сужде¬нию», направленному на созидание того, чего еще нет и что не может возникнуть само естественным путем: «это некий причаст¬ный истинному суждению склад души, предполагающий творчест¬во» . «Искусство дополняет природу там, где природа оставила лакуны, и его продукты равноценны природным.» (Сенека, I в.) В «Нравственных письмах к Луцилию», обсуждая «причины» ис¬кусства путем интерпретации известных четырех «причин» Арис¬тотеля (материальной, действующей, формальной и конечной) на¬ряду с пятой «причиной» — концепцией Платона об «идеях», как образце любой реальной и сотворенной вещи, он приходит к выводу о существовании одной главной «причины» искусства: «Что это за причина? Деятельный разум, т.е. бог; а перечисленные вами — это не отдельные причины, они все зависят от одной, той, которая и действует» .
Уже Гераклит достаточно четко сформулировал основной прин¬цип искусства (для живописи, музыки и словесных искусств) — подражание (мимесис). Его разработке на примере словесных ис¬кусств посвятил специальный трактат «Об искусстве поэзии» Арис¬тотель. Он же упоминает здесь и о катарсисе как результате дей¬ствия трагедии на человека, хотя о катартическом эффекте искусства (особенно музыки) знали и писали еще пифагорейцы и другие античные мыслители. Фактически эстетическому аспекту сло¬весных искусств посвящены и многочисленные античные руководст¬ва по красноречию — «Риторики» (в частности, Аристотеля, Дио¬нисия Галикарнасского, несколько трактатов об ораторском искусстве Цицерона и др.). Начиная с пифагорейцев большое вни¬мание уделялось математическим основам искусства — числу, ритму, пропорции, с помощью которых некоторые искусства (му¬зыка, поэзия) «подражали» гармоническому порядку Универсума. Первоначально, как пишет А. Ф. Лосев: "Древние вообще слабо расчленяли искусство и ремесло, а также искусство и умственную деятельность, науку, или как говорили, греки, мудрость". Ощущая принципиальное различие между отдельными родами искусств, античные мыслители предпринимали многочисленные по¬пытки их классификации, которые фактически продолжаются в эстетике до настоящего времени. Польский эстетик ХХ в. В. Татар¬кевич насчитал по меньшей мере шесть типов античных класси¬фикаций искусства. Софисты делили искусства на две группы: служащие для пользы или для удовольствия. Этого разделения придерживался при оценке социальной значимости искусства и Пла¬тон, а вслед за ним стоики (по версии Цицерона). Они высоко ценили утилитарные искусства (т.е. науки и ремесла в современном понимании), приносящие пользу человеку, служащие добродетели, и с пренебрежением или осторожностью относились к неутилитар¬ным (собственно искусствам в новоевропейском смысле), полагая, что от них может быть даже вред человеку, ибо они, как и поэты в понимании Платона, отвлекают людей от полезной деятельности на благо государства. Черту под этими рассуждениями об искусст¬вах подводит Сенека, исследовав «свободные искусства» с нравственной точки зрения: «Впрочем, есть только одно подлинное свободное искусство — то, что дает свободу: мудрость, самое высокое, мужественное и благородное из них, а все прочие — пустяки, годные для детей» .
Согласно автору "Поэтики" подражание не только объединяет все виды искусства, но и дает критерий для их различения - все подражательные искусства "различаются … друг от друга в трех отношениях: или тем, в чем совершается подражание, или тем, чему подражают, или тем, как подражают". Другими словами, все виды и роды искусства отличаются друг от друга по предмету, способу и средствам подражания. Например, музыка и пение использует гармонию и ритм, живопись и скульптура - краски и формы. Искусство танца использует ритм без гармонии, поэтическое искусство пользуется метром и ритмом. Высшими видами искусства Аристотель считал поэзию и музыку. Аристотель различал искусства по миметическому признаку: со¬зидающие некие новые вещи в дополнение к природным или подра¬жающие уже существующим в природе вещам. В разряд последних попала большая часть того, что новоевропейская эстетика отнесла к «изящным искусствам». Римский ритор Квинтиллиан (I в.) различал искусства теоретические, не требующие никаких действий и занятые в основном познанием (типа астрономии); практические, реализующиеся в некотором действии и не оставляющие затем ни¬какого результата (например, танец), и «поэтические», создающие некие произведения (в частности, скульптура, живопись).
Искусство с древности являлось одним из универсальных способов выражения духовного опыта, прежде всего эстетического, одним из главных, наряду с религией компонентов Культуры, как продукт человеческой деятельности. Среди элементов системы духовной жизни человечества, таких как: религия, философия, наука - искусству принадлежит особое место, ибо оно в той или иной мере входит в повседневную жизнь каждого человека. Искусство - это явление неоднородное, трудно определяемое, и при первом подходе к выяснению его сущности, ясно только одно - представление об искусстве изменилось, меняется, и мы вкладываем в это понятие совсем не тот смысл, чем люди прежних эпох. Искусство предстает одним из центральных объектов эстетики как науки; термин «искусство» вошел в ряд главных категорий эстетики. Однако искусство не ограничивается только эстетической сферой. Исторически сложилось так, что произведения искусства выполняли в культуре отнюдь не только эстетические (художественные) функции, хотя эстетическое всегда составляло сущ¬ность искусства. Общество с древности научилось использовать мощную действенную силу искусства, определяющуюся его эстетической сущностью, в самых разных соци¬альных целях — религиозных, политических, терапевтических, гносеоло¬гических, этических и др. Эстетику как науку искусство интересует, прежде всего как эстетический феномен, однако, коль скоро оно выполняет и внеэс¬тетические функции, которые в последние столетия стали преобладающими, то благодаря им искусство поддерживается обществом, государством, теми или иными социальными институтами, т.е. обретает свое реальное бытие, возможность реализовывать себя в качестве феномена культуры.
Современная наука относит происхождение искусства как специфи¬ческой человеческой деятельности ко временам формирования чело¬века, а некоторые ученые даже и саму причину появления и развития человека усматривают именно в искусстве. Значительно позже, в древнем мире (древних Китае, Индии, Египте, Греции) предпринимаются попытки и теоретическо¬го осмысления этого феномена, его значения в жизни людей. Мы ограничиваемся только европейским ареалом (областью), хотя много типологических параллелей можно усмотреть и в древневосточных концепциях искусств, их классификации, понимании их функций и т.п.
1. Представление античности об искусстве.
В античном мире термином «искусство» обозначали всю широкую сферу искусной практической и теоретической деятельности людей, которая требовала определенных практических навыков, обучения, умения и т.п. Поэтому в разряд искусства попадали и типичные ремесла (плотницкое дело, гончарное производство, кораблестрое¬ние, ткачество и т.п.), и многие науки (арифметика, астрология, диалектика) и собственно то, что новоевропейская эстетика отнесла к искусству, т.е. «изящные искусства» (поэзия, драматургия, испол¬няемая музыка, живопись, архитектура), искусства как концентри¬рованное выражение эстетического опыта.
Античность более или менее единообразно видела происхожде¬ние искусства (греч. — techne, лат. — ars) именно в божественном. Уже греческий поэт Эпихарм писал, что все искусства происходят от богов, а не от человека. Ему вторили и многие другие писатели и мыслители, усматривавшие источник искусства на Олимпе. Достаточно распространенной была легенда, развитая Эсхилом, о том, что секрет искусств принес людям Про¬метей, выкравший его у богов. Среди людей наиболее последова¬тельными и вдохновенными создателями искусств античность из¬давна почитала поэтов, музыкантов, танцоров, принимавших активное участие в организации религиозных культов. Считалось, что они получают свои знания непосредственно в энтузиастичес¬ком (энтузиазм у греков — божественное воодушевление, ниспос¬ланное свыше) экстазе от дочерей Зевса муз (отсюда — мусические искусства), Аполлона или других богов. Этой линии придержива¬лась в дальнейшем платоновско-неоплатоническая эстетика. Арис¬тотель в большей мере относил искусство (равно — творчество — poiesis) к человеческому разуму, складу души, «истинному сужде¬нию», направленному на созидание того, чего еще нет и что не может возникнуть само естественным путем: «это некий причаст¬ный истинному суждению склад души, предполагающий творчест¬во» . «Искусство дополняет природу там, где природа оставила лакуны, и его продукты равноценны природным.» (Сенека, I в.) В «Нравственных письмах к Луцилию», обсуждая «причины» ис¬кусства путем интерпретации известных четырех «причин» Арис¬тотеля (материальной, действующей, формальной и конечной) на¬ряду с пятой «причиной» — концепцией Платона об «идеях», как образце любой реальной и сотворенной вещи, он приходит к выводу о существовании одной главной «причины» искусства: «Что это за причина? Деятельный разум, т.е. бог; а перечисленные вами — это не отдельные причины, они все зависят от одной, той, которая и действует» .
Уже Гераклит достаточно четко сформулировал основной прин¬цип искусства (для живописи, музыки и словесных искусств) — подражание (мимесис). Его разработке на примере словесных ис¬кусств посвятил специальный трактат «Об искусстве поэзии» Арис¬тотель. Он же упоминает здесь и о катарсисе как результате дей¬ствия трагедии на человека, хотя о катартическом эффекте искусства (особенно музыки) знали и писали еще пифагорейцы и другие античные мыслители. Фактически эстетическому аспекту сло¬весных искусств посвящены и многочисленные античные руководст¬ва по красноречию — «Риторики» (в частности, Аристотеля, Дио¬нисия Галикарнасского, несколько трактатов об ораторском искусстве Цицерона и др.). Начиная с пифагорейцев большое вни¬мание уделялось математическим основам искусства — числу, ритму, пропорции, с помощью которых некоторые искусства (му¬зыка, поэзия) «подражали» гармоническому порядку Универсума. Первоначально, как пишет А. Ф. Лосев: "Древние вообще слабо расчленяли искусство и ремесло, а также искусство и умственную деятельность, науку, или как говорили, греки, мудрость". Ощущая принципиальное различие между отдельными родами искусств, античные мыслители предпринимали многочисленные по¬пытки их классификации, которые фактически продолжаются в эстетике до настоящего времени. Польский эстетик ХХ в. В. Татар¬кевич насчитал по меньшей мере шесть типов античных класси¬фикаций искусства. Софисты делили искусства на две группы: служащие для пользы или для удовольствия. Этого разделения придерживался при оценке социальной значимости искусства и Пла¬тон, а вслед за ним стоики (по версии Цицерона). Они высоко ценили утилитарные искусства (т.е. науки и ремесла в современном понимании), приносящие пользу человеку, служащие добродетели, и с пренебрежением или осторожностью относились к неутилитар¬ным (собственно искусствам в новоевропейском смысле), полагая, что от них может быть даже вред человеку, ибо они, как и поэты в понимании Платона, отвлекают людей от полезной деятельности на благо государства. Черту под этими рассуждениями об искусст¬вах подводит Сенека, исследовав «свободные искусства» с нравственной точки зрения: «Впрочем, есть только одно подлинное свободное искусство — то, что дает свободу: мудрость, самое высокое, мужественное и благородное из них, а все прочие — пустяки, годные для детей» .
Согласно автору "Поэтики" подражание не только объединяет все виды искусства, но и дает критерий для их различения - все подражательные искусства "различаются … друг от друга в трех отношениях: или тем, в чем совершается подражание, или тем, чему подражают, или тем, как подражают". Другими словами, все виды и роды искусства отличаются друг от друга по предмету, способу и средствам подражания. Например, музыка и пение использует гармонию и ритм, живопись и скульптура - краски и формы. Искусство танца использует ритм без гармонии, поэтическое искусство пользуется метром и ритмом. Высшими видами искусства Аристотель считал поэзию и музыку. Аристотель различал искусства по миметическому признаку: со¬зидающие некие новые вещи в дополнение к природным или подра¬жающие уже существующим в природе вещам. В разряд последних попала большая часть того, что новоевропейская эстетика отнесла к «изящным искусствам». Римский ритор Квинтиллиан (I в.) различал искусства теоретические, не требующие никаких действий и занятые в основном познанием (типа астрономии); практические, реализующиеся в некотором действии и не оставляющие затем ни¬какого результата (например, танец), и «поэтические», создающие некие произведения (в частности, скульптура, живопись).
1. Предмет дисциплины до и ее основные функции.Объектом ДО выступает деловая практика. Предметом ДО явл. исследования психологических, этических и организационных проблем общения людей профессиональной и предпринимательской деятельности. Функции ДО: - познавательная (познание вербальных и невербальных средств ДО); - прогностическая (прогноз развития ситуаций); - аксиологическая (ценностная - определяет этические принципы); - социализация (овладение приемами и навыками ДО).
2. Фундаментальные психологич.теории. Возникнов.психологии, как определен.вида знаний - в 4 в. до н.э. Ввел Аристотель. 2. Формирование фундаментальных психол.теорий: А) общая психология, Б) психология личности (персоналогия), В) социальн.психология. Эти теории начали формир. в конце 19-начале 20 в. А) Общая психология. Первое научн.направлении общей психологии - структурализм, образовалось в Лейпциге (Германия). Была открыта 1 психологич.лаборатория. Осн.задачи: изуч. структурн. элементов сознания чел-ка. 3 структурн.элемента: чувства, восприятие, ощущения. Изучен.структурн.элементов можно вести методом интроспекции (Метод непосредств. наблюдения и описания субъектом своих ощущений и восприятий). В начале 20 в. формир.новое направл.психологии: Бихевиоризм (Уотсон). Метод исследования - поведенческ.эксперимент, цель исслед. - предсказан.повед.индивида и управление им. В 60-е г. 20 в. - Необихевиоризм (Скиннер). В это же время - когнитивная психология Найсер, Фестингер). Когнитивная система - совокупн.представления логическо-непротиворечивых знаний о как-либ.чел-ке. Когнитивный диссонанс - напряжение психич.состояния, когда в сознании чел-ка сталкиваются логически-противоречив.знания об одном и том же объекте.Далее - Гештальтская психология (Кёлер). Гештальт - целостная структура психики, кот. не сводима к сумме составляющих его ощущений. Б) Психология личности (персонология). Персона - введено
2. Фундаментальные психологич.теории. Возникнов.психологии, как определен.вида знаний - в 4 в. до н.э. Ввел Аристотель. 2. Формирование фундаментальных психол.теорий: А) общая психология, Б) психология личности (персоналогия), В) социальн.психология. Эти теории начали формир. в конце 19-начале 20 в. А) Общая психология. Первое научн.направлении общей психологии - структурализм, образовалось в Лейпциге (Германия). Была открыта 1 психологич.лаборатория. Осн.задачи: изуч. структурн. элементов сознания чел-ка. 3 структурн.элемента: чувства, восприятие, ощущения. Изучен.структурн.элементов можно вести методом интроспекции (Метод непосредств. наблюдения и описания субъектом своих ощущений и восприятий). В начале 20 в. формир.новое направл.психологии: Бихевиоризм (Уотсон). Метод исследования - поведенческ.эксперимент, цель исслед. - предсказан.повед.индивида и управление им. В 60-е г. 20 в. - Необихевиоризм (Скиннер). В это же время - когнитивная психология Найсер, Фестингер). Когнитивная система - совокупн.представления логическо-непротиворечивых знаний о как-либ.чел-ке. Когнитивный диссонанс - напряжение психич.состояния, когда в сознании чел-ка сталкиваются логически-противоречив.знания об одном и том же объекте.Далее - Гештальтская психология (Кёлер). Гештальт - целостная структура психики, кот. не сводима к сумме составляющих его ощущений. Б) Психология личности (персонология). Персона - введено
Выделенные ориентиры рассмотрения психологии лич¬ности выступают как основа для изучения сложной сети взаимоотношений между природой, обществом и лич¬ностью. Они также позволяют обозначить точки приложе¬ния усилий разных отраслей психологии, занимающихся изучением многообразных проявлений личности. Главное же значение этих ориентиров заключается в том, что они дают возможность представить разрозненные факты, ме¬тоды и закономерности в контексте психологии личности как самостоятельного направления психологической нау¬ки и сферы профессиональной практики.
Господствовавшая в XVIII в. этика Просвещения основана на эмпиризме, который имеет длительную историю, восходящую к античности, но полного расцвета достиг именно в эту эпоху. При этом были сохранены важнейшие достижения этической теории предшествовавшего XVII столетия. Прежде всего, речь идет об эмансипации морали от религии и об убеждении, что правильное мышление является предпосылкой морально достойного поведения.
Познавательные возможности рассматриваются как составная часть моральной природы человека; они - способ самовозвышения человека к свободе.
Мыслится, что знающий не может действовать иначе как разумно и,
следовательно, нравственно, что моральность вообще невозможна без
автономии разума. Свободомыслящие - так по преимуществу просветители
характеризуют себя и свою программу. Единство истины и моральности,
познания и свободы является важнейшей характеристикой просветительского
мировоззрения. Притом не только познание является условием моральности, но и стремление к моральному самоопределению выступает как предпосылка и оправдание ориентации на научное мышление.
Просвещение XVIII в. все мировоззренческие вопросы рассматривало под углом зрения непримиримой конфронтации буржуазии с феодальным
абсолютизмом. Оно поэтому не могло ограничиться рационализмом, который стремился загнать человека в келью собственного разума. Рационалистическое понятие субъекта выражало общественную природу человека слишком косвенно и неполно. Более того, оно предполагало подчинение конкретного индивида, взятого во всем богатстве его связей, абстрактному, социально обедненному разуму. Эмпиризм и его ядро - сенсуалистическая этика перевернули это отношение: автономию разума они подчинили потребностям чувствующего, эмоционального субъекта, который глубоко переживает свое бытие в обществе, который в качестве моральной личности не хочет отворачиваться от своей судьбы живого человека. Это был существенный шаг на пути к пониманию человека как практически деятельного существа, творца своей собственной истории.
Сенсуалистическое понятие субъекта более полно и определенно выражало идеи эмансипации третьего сословия, чем рационалистическое миропонимание, которое в социальном плане чаще всего ограничивалось требованием внутренней стоической свободы. В этом смысле переход от рационализма к эмпиризму как к господствующей философской установке соответствовал, как уже подчеркивалось, возросшим историческим притязаниям буржуазии, кульминацией которых явилась открытая схватка с феодальной властью в ходе Великой французской революции 1789 - 1794 гг. Нельзя, разумеется,
преувеличивать этот революционный идеологический подтекст эмпиризма. В
Англии он, например, по преимуществу был идеологией классового компромисса между крупной буржуазией и аристократией, а начиная с середины XVIII в. служил делу оформления послереволюционного буржуазного либерализма .
История домарксистской этики - не только история достижений, но и
история досадных потерь на пути познания сущности морали, ее роли в жизни человека и общества; прогресс в ней, будучи ведущей тенденцией, органически сочетается с регрессом. Эмпиризм XVIII в. с его этикой, нравственно реабилитирующей человеческую чувственность, вполне подтверждает это. В нем понимание морали как социального отношения нашло, несомненно, более конкретное выражение, чем в рационализме.
Познавательные возможности рассматриваются как составная часть моральной природы человека; они - способ самовозвышения человека к свободе.
Мыслится, что знающий не может действовать иначе как разумно и,
следовательно, нравственно, что моральность вообще невозможна без
автономии разума. Свободомыслящие - так по преимуществу просветители
характеризуют себя и свою программу. Единство истины и моральности,
познания и свободы является важнейшей характеристикой просветительского
мировоззрения. Притом не только познание является условием моральности, но и стремление к моральному самоопределению выступает как предпосылка и оправдание ориентации на научное мышление.
Просвещение XVIII в. все мировоззренческие вопросы рассматривало под углом зрения непримиримой конфронтации буржуазии с феодальным
абсолютизмом. Оно поэтому не могло ограничиться рационализмом, который стремился загнать человека в келью собственного разума. Рационалистическое понятие субъекта выражало общественную природу человека слишком косвенно и неполно. Более того, оно предполагало подчинение конкретного индивида, взятого во всем богатстве его связей, абстрактному, социально обедненному разуму. Эмпиризм и его ядро - сенсуалистическая этика перевернули это отношение: автономию разума они подчинили потребностям чувствующего, эмоционального субъекта, который глубоко переживает свое бытие в обществе, который в качестве моральной личности не хочет отворачиваться от своей судьбы живого человека. Это был существенный шаг на пути к пониманию человека как практически деятельного существа, творца своей собственной истории.
Сенсуалистическое понятие субъекта более полно и определенно выражало идеи эмансипации третьего сословия, чем рационалистическое миропонимание, которое в социальном плане чаще всего ограничивалось требованием внутренней стоической свободы. В этом смысле переход от рационализма к эмпиризму как к господствующей философской установке соответствовал, как уже подчеркивалось, возросшим историческим притязаниям буржуазии, кульминацией которых явилась открытая схватка с феодальной властью в ходе Великой французской революции 1789 - 1794 гг. Нельзя, разумеется,
преувеличивать этот революционный идеологический подтекст эмпиризма. В
Англии он, например, по преимуществу был идеологией классового компромисса между крупной буржуазией и аристократией, а начиная с середины XVIII в. служил делу оформления послереволюционного буржуазного либерализма .
История домарксистской этики - не только история достижений, но и
история досадных потерь на пути познания сущности морали, ее роли в жизни человека и общества; прогресс в ней, будучи ведущей тенденцией, органически сочетается с регрессом. Эмпиризм XVIII в. с его этикой, нравственно реабилитирующей человеческую чувственность, вполне подтверждает это. В нем понимание морали как социального отношения нашло, несомненно, более конкретное выражение, чем в рационализме.
Многочисленные формы отклоняющегося поведения свидетельствуют о состоянии конфликта между личностными и общественными интересами. Отклоняющееся поведение – это чаще всего попытка уйти из общества, убежать от повседневных жизненных невзгод и проблем, преодолеть состояние неуверенности и напряжения через определенные компенсаторные формы. Однако отклоняющееся поведение не всегда носит негативный характер. Оно может быть связано со стремлением личности к новому, передовому, попыткой преодолеть консервативное, мешающее двигаться вперед. К отклоняющемуся поведению могут быть отнесены различные виды научного, технического и художественного творчества.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Этика (нравственная философия), как, надеюсь, мы убедились, концентрирует в себе извечные размышления, переживания людей о самих себе, о своих отношениях с ближними и дальними, с Вечностью. Эти размышления отличаются значительной пестротой, противоречи¬востью, разноплановостью. И это вполне закономерно, ибо в данном случае мыслители пытаются ответить на коренные, или, как говорят, последние вопросы существования. Обилие точек зрения порой порож¬дает скептицизм и даже моральный нигилизм. Последнее подпитыва¬ется и бурными событиями, которые ныне происходят в странах быв¬шего социалистического лагеря.
Этика (нравственная философия), как, надеюсь, мы убедились, концентрирует в себе извечные размышления, переживания людей о самих себе, о своих отношениях с ближними и дальними, с Вечностью. Эти размышления отличаются значительной пестротой, противоречи¬востью, разноплановостью. И это вполне закономерно, ибо в данном случае мыслители пытаются ответить на коренные, или, как говорят, последние вопросы существования. Обилие точек зрения порой порож¬дает скептицизм и даже моральный нигилизм. Последнее подпитыва¬ется и бурными событиями, которые ныне происходят в странах быв¬шего социалистического лагеря.
Регрессия выражается в инфантильности, когда поведение сотрудника напоминает поведение беспомощного ребенка.
Реактивные образования проявляются в том, что вместо истинных чувств личность демонстрирует противоположные. Например, вместо агрессии или ненависти сотрудник использует лесть.
Руководитель, заметив проявления описанных защитных механизмов у своих сотрудников, должен признать, что он или кто-то из его заместителей оказывает травмирующее воздействие на работников, которое усиливает процесс демотивации.
Реактивные образования проявляются в том, что вместо истинных чувств личность демонстрирует противоположные. Например, вместо агрессии или ненависти сотрудник использует лесть.
Руководитель, заметив проявления описанных защитных механизмов у своих сотрудников, должен признать, что он или кто-то из его заместителей оказывает травмирующее воздействие на работников, которое усиливает процесс демотивации.
Итак, становление и развитие нравственно-этических учений в Древней Греции знаменует качественно новый этап в развитии этики. Главным отличием от цивилизаций Древнего Востока, определившим новый тип развития античной Греции стало значительно более интенсивное и динамичное разложение родового общества, становление классового общества, появление частной собственности, государственной власти, формирование политических, демократических по своей сути институтов управления. Новые формы общественной жизни вытесняли родоплеменные отношения, старые обычаи и традиции. Возникла потребность в формировании новых ориентиров, идеалов, новых механизмов регулирования отношений между людьми.
Наши гарантии:
Финансовая защищенность
Опытные специалисты
Тщательная проверка качества
Тайна сотрудничества